Пасмурность всё никак не разрешится дождём; думает, проясняется, перекомпонуется, бродит — и молчит. Рассвет был чудесен благодаря жёлтым гнёздам в клочковатом, свалявшемся местами облачном покрове.
Растения красивей всего на рассвете.
Гулять по ещё свежей, но уже взрослой траве среди таких же листьев удивительно, себе не веришь: свежий, яркий цвет и упругая сила, ясность контуров, как будто и не город здесь, а то и город, но с дырой, открытой в счастье. Листья настоящего ясеня выглядели неправдоподобно, когда свесились к дороге на уровне лица: гладкие, изящной и лаконичной формы ланцеты казались экспонатом природной выставки, образцом и эталоном.
Стрижи стали спускаться низко и мелькают рядом, почти пугая: вот-вот врежутся в стекло балкона, — поворачивают на безумной скорости, уносятся, вереща, и можно долго любоваться их раздвоенными хвостами, силуэтами, плещущим движением крыльев, напоминающим многократно ускоренное движение ласт и плавников, и анфас — позой катера на подводных крыльях, когда корпус приподнят между разведённых в стороны опор. Это удивительные живые воплощения определённости и точности, воздушные танцоры, словно альтернативные человечки, приспособленные для неба, а не для земли.
Обилие пиц этим летом: перенаселение. Стрижи уже сталкиваются с дроздами, которые, выводя птенцов, шугали от гнёзд голубей и ворон; по утрам орут все певчие разом — зяблики, синицы, дрозды.
(«Чжик!» — воскликнул дрозд, попавшись на пути играющей паре стрижей; «цззз!» — прикрикнул на него один, и дрозд (при его-то нахальстве) стушевался.) Васильки распространились вдоль наземного метро. И уже зацвёл чертополох. Раннее лето: настало в мае.
Комментариев нет:
Отправить комментарий