Декабрь, едва начавшись, соскучился и растаял. Всюду капель: вода с расстановкой перестукивается и копошится на заднем плане, куда-то переходя и обсуждая движение с собой; внизу её струи тоже ищут пути в полутьме, создают лужи — места своего покоя, тихо вымывают по дороге разный сор и подтачивают с края снег. Так действует вода, это её образ действий. Вода, как вся природа, замыкает начало и конец друг на друга, пребывает в себе, образуя собственную колыбель, вотчину и полигон.
* * *
Два огромных яблока (поменьше арбуза, конечно), корявых, нарочитой формы, как нарисованные новейшим претенциозным художником с их вмятинами и тяжеловесными складками, лежали, зеленовато-жёлтые, тусклые, на старой тарелке, не вмещавшей их вполне, отвернувшись от прочих подробностей стола, непригодные ни для чего здесь, и погружались в слабый белый свет сбоку, медленно исчезая вместе с ним.
Дня не было по причине пасмурности.
* * *
Грязь слаба, жидка и растекается, каши не получилось потому, что снег не успел нападать как следует, зато наледь понемногу растёт.
Странный парк, маленький для парка и большой для сквера, укладывался сложной формой вокруг препятствий — волейбольной площадки, какого-то основательного белого домика вроде бойлерной — и, отрезанный проезжей частью от своего продолжения с длинным одноэтажным магазином, свободно выпускал дорожки в разные стороны, утекая по ним в перспективу, разнообразную, но везде неясную (позади всего чуть виднелось нежилое светло-серое здание вроде школы), а редкие деревья без листвы не мешали следовать за ними, следить за мыслью места, лёгшего среди расползшихся, нечётких краёв застройки, как морская звезда на песок.
В неуловимой, откуда ни глянь, глубине предполагались потаённые, по счастью никому пока не нужные старые кварталы с дырявым тротуаром и крутыми взгорками, из которых густо повылезли ложные ясени.
...Любить родину не заставишь, но и не отучишь.
