«Ezelin von Romano» сделан с применением разных особенностей шекспировских пьес, без собственной техники, во всяком случае, своё отчётливо и вполне там только лирическое содержание. Айхендорф лирик, и если запас «народности» ещё позволяет ему написать весёлую сатиру на злобу дня или весёлую, добродушную приключенческую повесть, то для трагедии нужно явно больше разного, чем есть у него в запасе. Заимствуя средства выражения у знаменитости, он, кажется, принимает их за содержание и латает ими места, где на чистой лирике и полуусловной народности не выехать. Или даже верит, что средства Шекспира сами по себе доставят автору компоненты трагического содержания.
Эти средства не всегда хороши сами по себе. Айхендорф заимствует и то, от чего лучше избавиться, например обилие действующих лиц, отчего внимание распыляется (1) и каждому персонажу достаётся слишком скудное содержание (2). Неумение компоновать состав персонажей — серьёзная неприятность не только в драматургии, но и в кинематографе. Она легко случается не в только тексте, но и при подборе актёров на роли; тогда возникают избыток похожих или образующих плохой интервал внешностей и характеров, незанятые (созданные содержанием) вакансии, разнородные типы в одной упряжке и, как в «Эццелино», дробление одного большого характера на несколько мелких и неинтересных.
Труд следует разделять между персонажами так, чтобы и незакрытых участков не оставалось, и работники не мешали друг другу; лучше чуть перегрузить каждого, чем кого-то недогрузить (экономить кадры через интенсификацию труда). В пьесе Айхендорфа нужно слить воедино Анседизио, Адолара и Бозо; получится молодой человек, глядящий в рот «великому» Эццелино как раз потому, что ему хочется разом всего и он пока не понимает, что придётся выбрать «один какой-нибудь кружок». Слава, владения, богатство влекут его, хотя он восприимчив и к более высоким идеям чести и единовластия. Он пока думает, что кто сражается за правильную идею, тому будет и земное везенье; по ходу истории поймёт, что ошибался. Или совесть, или командные посты. Когда «великий» патрон заставил его сделать чёрную работу своими руками, парень ужаснулся и пережил перелом в воззрениях.
В «Шроффенштайнах» Кляйста или «Маркграфе Карле Филиппе» Арнима каждый персонаж запоминается с первого появления, его суть настолько показывается в первой же реплике, что, читая, не заглядываешь в список действующих лиц (которого у Арнима и нету, потому что «Маркграф» остался в черновике).
Уголино надо бы «итальянизировать обратно»: пусть остаётся сомнамбулой, но итальянской. То же касается Каррары: это немецкий тип, см. буйного Раймунда в романе Мёрике. Серьёзней всего Шекспир подвёл своего почитателя в комической линии, которая выродилась в затянутый и скучный водевиль; её персонажи существуют где-то в другом месте и времени, непонятно, зачем они околачиваются на театре военных действий.
Обилие лиц и историй не позволило Айхендорфу как следует разработать и показать ни одну сюжетную линию. Это касается даже протагониста.
Неприятное впечатление производит сословная предвзятость: зверства Эццелино не показаны, даже не названы внятно, народное негодование на него представлено бессмысленным возмущением бестолковой и трусливой черни; слишком заметно, что для автора-аристократа все незнатные — Taugenichtse, в лучшем случае как в его знаменитой повести, в худшем — в зловредном и опасном смысле. Поэтому и «Цилька пошла в народ» — глупая, скучная, бутафорская история, а прилежное следование образцу в части «народных» диалогов привело к бесконечному пустозвонству — нудному жонглированию словами, остроумничанью на пустом месте; Жан-Поль это делал лучше, в конце-то концов.
Ничего народного, хоть итальянского, хоть немецкого, это раз, и ничего смешного, это два.
Трагический дух Айхендорфу не даётся, но и композиционно он еле тянет нагруженную на себя задачу. Где тип, пытавшийся убить Эццелино в зачине пьесы? Напрашивается представление, что в битве при Кассано он сшибёт злодея стрелой с коня, отчего тот и попадёт в плен. Иначе его подробная демонстрация в зачине совершенно бесполезна. Зато естественное, как живая речь, стихосложение пробивается тут и там чистой звонкой струйкой, напоминая об истинном призвании автора.
...Придётся искать политического убежища у Кернерова друга, хоть и тот не ахти какой драматург.
Комментариев нет:
Отправить комментарий