Четыре башни (сон)

Сразу за городом, на окраине есть музей — средневековый замок, необычной архитектуры и со множеством экспонатов. Им заведуют немцы, поскольку средневековье — их вотчина. Поток любопытных не иссякает: в городе и его окрестностях нет сравнимого аттракциона.

Замок состоит из четырёх круглых, очень широких башен и соединительной части, необычно маленькой в сравнении с башнями. У каждой из них свой двор, между дворами остались широкие арки, может, когда-то в них даже помещались ворота в качестве ухищрения фортификатора. Сейчас даже ворота самого замка хлипки, створки кривы, петли ржавы; ров давно засыпан, никакого вам подъёмного моста, а высота и ширина проёма подстать башням.

Въезд делит дворы башен №1 и 2, между ними давно нет стены с аркой, как между остальными.

Пронумерованы башни против часовой стрелки, так что группа школьников при входе видит слева номер один, справа номер два с кассой внизу; за первым номером расположен четвёртый, за вторым — третий.

Летом счастливые гости замка шагают через распахнутые ворота по бледному суглинку, из которого неохотно растёт трава, окидывают взглядом внушительные, давящие вблизи своим размером башни и предвкушают «чудеса».

Правду сказать, только немцам они могут быть пофиг.

Немецкий персонал спокойно продаёт гостям билеты, водит их по башням, рассказывает о прошлом, демонстрируя дивно сохранившиеся интерьеры, следит, чтобы дети не хулиганили, а взрослые не садились на мебель и не трогали руками гобелены и панели с картинками, скучает с рацией на поясе во дворе, в вестибюле, в коридоре. Хуже всего, что на эту площадь персонала явно недостаточно и никто не позаботится о найме дополнительных работников. «Чудеса» здесь небезобидного свойства; но даже в четвёртую башню и даже школьные группы пускают почти без присмотра — и вот беззаботные детишки снимают друг друга на телефон в компании трупов, превратившихся от времени не в хрупкий прах, а в подобие глины.

Хорошо хоть до сих пор никому не пришла идея влезть в заколоченные амбары и сараи в глубине четвёртого двора; во сне я ощущала, что постройки без стёкол и рам в окнах дышат неблагополучием.

Отчего умерли все эти люди? Музейщики-немцы говорят: от чумы. Вздор. Если бы это была чума, сюда никого не пускали бы, исключая учёных: её возбудитель живёт практически вечно. Потом, солдат с алебардой, состоящей теперь из одной ржавчины, или вон тот слуга, склонившийся к печке в вестибюле, словно чтобы подбросить дров, явно умерли внезапно, во время привычной работы, не успев переменить позу.

У некоторых трупов перевоплощение в глину зашло так далеко, что можно только догадываться, как сидели или стояли покойники. Оплывшие останки не огорожены, оставлены среди двора и внизу в башне, на широком пространстве, где начинаются две лестницы. Они поднимаются вроде рядом, но ведут, скрещиваясь, в разные места. Группа, с которой в четвёртую башню вошёл наблюдатель этого сна, на втором этаже миновала двустворчатые стеклянные двери, которыми гардероб чисто условно отделён от нежилого пространства; было лето, детишки пришли без сумок, поэтому гардеробщица скучала под двумя неоновыми брусками. Выйдя на площадку под каменным сводом, любознательные участники театрального кружка воскликнули: о, здесь хорошо играть! — и разбежались двумя группами по узким ходам справа и слева, чтобы начать свой спектакль в незнакомом эффектном месте, импровизируя и вдохновляясь обстановкой. Две короткие лесенки вверх, дальше коридоры; дети скоро скрылись за поворотом этого, по-видимому, настоящего этажа, лежащего поверх низкого помещения, занятого теперь гардеробом. Наблюдатель решил, что не обязан подвергаться нехорошим явлениям башни вместе с ними. Если они не послушали его, не дали себя удержать, он оставит их и вернётся.

В стеклянных дверях наблюдатель столкнулся с уборщицей, нёсшей на плече швабру и в руке — ведро; увернулся от палки, подумал: вид у неё отсутствующий, даже гардеробщица сохранилась лучше. Но и та наглоталась смерти.

Заметив, что лестница возвращает его в четвёртый двор, наблюдатель не стал спускаться до конца, а перелетел на соседнюю лестницу и по ней поднялся на самый верх, попав через короткий ход с толстой деревянной дверью в центральную часть. За дверью открылась небольшая зала с гобеленами, заставленная деревянными куклами в человеческий рост, раскрашенными и одетыми, видимо, в подлинное платье средних веков; чтобы остановить любое поползновение в зачатке, наблюдатель стал повторять pax vobis, затем Dominus vobiscum, и куклы, оценив приветствие, дружно закланялись в ответ; он же, поклонившись им, невредимым вышел через их рой в коридор. Там устроилась администрация, спокойные немцы ходят из кабинета в кабинет по мягкой, пружинящей зелёной дорожке; лампы тут и там, правда, тоже неоновые, как в гардеробе четвёртой башни, но двери из хорошего дерева и с золотистыми номерами; таблички как новые, нигде нет следов упадка.

...Наблюдатель оказался не рядовым гражданином: в ближайшее воскресенье были приняты меры. Приехал военный грузовик с огромным металлическим кузовом, выгрузил командующего операцией с двумя помощниками; приехали машины с ОМОНом и автобус, из которого вылезла экспедиция: 20 профессиональных археологов и десять священников во главе со специалистом по чрезвычайным ситуациям. Все прошли подготовку, все упакованы в защитные костюмы с респираторами. Археологи, разбитые на четвёрки, взяли из огромного кузова мешки, построились у распахнутых ворот; ОМОН оцепил широкую вытоптанную (немощёную) площадку перед воротами, послал пару местных охранников растолковать публике, что сегодня надо развлекаться в других местах, и снисходительно следил за развитием и результатом бесед. Прочие сотрудники музея остались на местах: они же немцы, что им сделается.

Археологи проследовали в первый двор, за ними гуськом потянулись священники, получившие из кузова вёдра со святой водой и пучки лёгких, длинных деревянных крестов с хорошо заточенным нижним концом — для втыкания повсюду в грунт, а можно и в щели между булыжниками и плитами.

Когда они, обогнув первую башню, скрылись в четвёртом дворе, часть ОМОНа распределилась по маршруту от его середины до ворот в два ряда, в шахматном порядке, чтобы передавать наружу мешки с останками. Священники остались в четвёртом дворе, огляделись, помолились и разбрелись попарно, чтобы втыкать кресты и брызгать святой водой на всё подозрительное. Археологи, убрав наружных мертвецов, начали освобождать вестибюль.

В остальной части музея каждому местному охраннику придали по два полицейских, чтобы он, не отлучаясь, водил их, куда они скажут, и всё показывал. В древней постройке нормальный человек не разберётся, тут нужен опыт в пару десятилетий; да и относительную безопасность может здесь дать только немец рядом.

За воротами начальник посидел под высоким солнцем за складным столиком на складном стуле (работа адъютантов), потыкал в клавиатуру маленького серого ноутбука, взял какие-то бумаги, прошёлся с ними туда-сюда, что-то сказал вполголоса начальнику ОМОНа, затем вошёл в ворота и остановился в них. Адъютанты неуверенно подтянулись.

На поясе у начальника рация, как и у всей команды. Что бы там ни сидело, оно не уступит гостям своих владений, устроит им демонстрационный сеанс.

Задача — собрать и вынести все трупы, всё, хоть отдалённо похожее на средневековый труп. Каждый будет упакован отдельно, мешки пронумеруют, сложат в огромный кузов военного грузовика и доставят в специальный институт. Там учёные изучат содержимое каждого мешка, после чего останки похоронят на закрытом кладбище института, куда смогут приходить только сотрудники из списка и только по разовым пропускам; — чтобы на кладбище не ходил кто попало и не случилось с ним там чего попало.