Слишком (по)дробное, запутанное начало сна вырулило к относительной ясности, когда в крымском каменном доме, где часть комнат поднималась над почвой, и даже порядком, а часть уходила в глубь горы, среди лета «я» сна зачем-то пожелало, вспоминая, как всё тут было в детстве, найти источник; не этот, уточнил персонаж, задавая вопрос одному из обитателей дома, а первичный, настоящий.
Настоящий оказался рядом, достаточно спуститься ещё уровнем ниже от струи, бьющей из металлической трубки в кладке; персонаж прошёл и дальше него, поднялся направо по внутренней пологой лестнице, взяв на себя труд ужиматься то и дело, чтобы разминуться с одним и другим обитателем дома; осмотрел комнаты первого этажа, может, поднимался и на второй, не помню, но потом вернулся вспять прежней дорогой, опять, миновав первоисточник и струю воды для мытья посуды, оказался во дворе и пошёл из него прочь прямой дорогой в компании трёх друзей и разных местных жителей.
Помню, как они проходили мимо закрытого, но сплошь застеклённого дома, в котором и внутри было полно цветущих растений в горшках, а уж снаружи, на общедоступных выступах местные понаставили ещё больше; почему-то именно здесь цветение удаётся лучше всего, прямо-таки волшебно, и сейчас местные, проходя мимо, любовались результатом: «...А мне больше всего нравятся эти (сиренево-голубые крупные цветы на коротком стебле, лилейные), очень их люблю...» и т. п. Стеклянный дом принадлежал какому-то учреждению, но чем оно занималось и почему в доме не осталось ничего, кроме цветов, разумом не понять.
И вот эти южные люди, гуляющие по случаю весны, вместо ближайшего городка забрели нечувствительным образом в совсем северный город, большой и слишком мне известный, но перепутавшийся в себе — изменённый, боюсь, не сном. Тамошняя весна оказалась неприглядной, по коричневатым и сероватым улицам центра ходило много людей в пальто, в шапках; с пасмурного неба ещё мог просыпаться снег.
Куда направлялись местные прохожие? Может, и в разные места, но группами.
Нет, что-то не так с этим городом; персонаж начал терять друзей в толпе. Их было трое: высокий, молчаливый, очень надёжный мужчина старше остальных, добрая женщина со светлыми глазами и фокусник. Скоро персонаж заметил, что стоит ему завидеть в толпе ещё одного друга, как тот, кого он с большим трудом выловил и взял под руку, испаряется; даже двух одновременно не удержишь, не то что всех трёх.
Персонаж дошёл постепенно до отчаяния из-за странной непонятливости друзей; вот увидел следующего, потеряв предыдущего, заговорил с ним, ухватил за рукав, удерживает, пытается расспросить, объяснить, но ответы обескураживают: словно эти явно расположенные, инстинктом к тебе влекомые люди сломались, перестав понимать самое простое, разладились, начали рассыпаться.
«Что за лиловато-розовое зарево там на тучах?» — «А, это светится ресторанчик в China Town, у него на фасаде трубки», — отвечает фокусник; но персонаж думает: не может же ресторанчик в Китай-городе светиться так сильно, что видно на Раушской набережной и у площади Революции!
Или персонаж предлагает подруге: «Можем сесть на трамвай.» — «Куда он нас завезёт? Куда они все едут?» — сомневается подруга. — «Ну, у каждого трамвая своя конечная…» — «Вот видишь! Им нельзя доверять.» — Вывод логичен: если нет одного точно известного места, в котором кончается путь всех трамваев, значит, они непредсказуемы и могут завезти в тупик, в гибель, в опасность. Но это логика не человека.
Трудней всего с молчаливым высоким другом: чтобы его разговорить, нужно некоторое время, которого здесь, при быстрой смене спутников, у тебя нет. Даже трудно уловить выражение его лица сейчас, даже само лицо разглядеть трудно, хотя чувствуешь, что это его благосклонность сейчас на тебя светит, согревая.
Под конец персонаж сна, с огромной болью пытаясь добраться до сознания своих друзей, вернуть связь и взаимопонимание, уже пришёл к выводу, что перед ним имитация, посланная ему чужим началом: оно выделило из себя некое Ens, превращающееся здесь то в одного, то в другого, то в третьего не только внешне, но и психически, воспроизводящее всё, что сумело в них подсмотреть. Где они сами? Уничтожены? Удалены? Так или иначе, подделки подобны фотографии, письму, личной вещи, через которые люди издавна пробуют говорить с отсутствующими; иногда у них получается, иногда откликается даже погибший. Персонаж не сдаётся, зовёт друзей изо всех сил, заставляя врага послужить своим целям — используя для хранения картошки яму, которую враг ему вырыл.
А вокруг, как стало ясно, испорченные остатки местных, выпотрошенные подделки под некогда живших здесь людей. Призраки, толпы которых нужны только, чтобы сбить с пути пришедших с юга, не дать им добраться до цели. Оттого и на трамвай не пускают, кстати: чтобы завлечённые сюда пришельцы не ускорили своё путешествие.
Можно предположить, что они стремятся в место, где здешний город переходит обратно в тамошний, в цель их прогулки, то есть, что у ловушки есть не только вход, но и выход. Это дефект, и чужое начало, конечно, постарается его устранить. Если так, то цель чужого начала — замедлить движение южан, а их цель — поспеть к выходу до его упразднения.
Комментариев нет:
Отправить комментарий