Растение

У персонажа немудрящий кирпичный домик на окраине города. Позади огород. Персонаж получил его в наследство от предыдущего жильца и продолжал минимально возделывать, из аккуратности, и растут там, как прежде, разные овощи: картошка, огурцы да тыквы. Со временем новый хозяин, к собственному удивлению, хоть и занятой человек, а приучился пропалывать грядки. Как-то в мае, добравшись до конца последней из них, увидел едва проклюнувшийся сорняк – микроскопический стебелёк и два кружочка (первую пару листьев). Усмехнулся и, натрудив руки в борьбе со здоровенными сорнячищами, не захотел убивать малютку. Кому мешает! в конце-то грядки.

В следующий раз, когда добрался туда, увидел маленькое, но вполне развившееся растение; то ли разновидность крапивы, то ли будущий ясень.

У персонажа как раз напряжённое время: впервые в жизни он сам – от начала до конца – строит орган. Ну, конечно, при помощи множества людей, в т.ч. своего друга-инженера, но замысел и основные расчёты его собственные. Отныне в городе появится второй инструмент: пусть не Зильберманн, а всё-таки вполне сносный. Хотя ему ещё потребуется время, чтобы «настояться», особенно деревянным регистрам. Среди трудов персонаж однажды вспоминает прежнего хозяина, который, прощаясь, рекомендовал преемнику огород, пару яблонь, цветочную грядку, в общем, нажитое им растительное достояние, попросив не уничтожать. «Растения интересней, чем можно подумать, не занимаясь ими специально; со стороны, конечно, уход за ними может показаться скучным делом. А между тем, даже опытному садовнику в жизни чаще случается удивиться, чем какому-нибудь суперхирургу, космонавту или геологу. Вырасти может такое... И вырастает, что характерно.» – Персонаж вспомнил об этих словах в связи с деревянными трубами, тяжело доставшимися от начала до конца – от замысла до установки. (Сожалеть не о чем: растительный корпус всегда звучит богаче металлического.) Персонажу лишь под конец работы с ними пришло на ум: вот было бы здорово, если б они в готовом виде выросли на моём огороде. И никаких мук! творческих ли, ремесленных, или администраторских.

...Приходит персонаж на огород как-то после рабочего дня, офигевший до почернения в глазах; едва притащил себя, из настойчивой мысли, что овощи-то сдохнут без полива.

Делать нечего: правда начали желтеть. Повозившись с водой, он обретает второе дыхание. Шагая с шлангом меж грядок, чувствует, что прочухался, опять воспринимает пространство ясно и быстро. Намочив ладонь, проводит по лицу. Думает, что вот ужо обойдёт последнюю грядку, вернётся, выключит воду и покурит.

Достигнув дальнего конца, замирает. Мгновение вспоминает, есть ли дети у соседей; закрывает глаза. Открывает. Всё-таки переработал: листья невыполотого сорняка, пожухнув, приникли к земле, а на них, посередине, лежит шар. Нечто вроде будущей тыквы или арбуза. Цвет, как у молодой виноградины.

Коротко рассмеявшись, стряхнув наваждение, персонаж наклоняется поднять зелёный мячик; но тот тяжёл, как гиря, и короткий стебель не пускает. Персонаж, постояв рядом, подбирает шланг, отправляется в обратный путь. –

На другой день о домашних пустяках думать снова некогда: строительство вступило в завершающую стадию, соответственно, пора подбивать бабки, изворачиваться с финансированием так, чтобы под занавес не вылезти из сметы; соответственно, интриги против нахального новатора крепчают. Друзья всегда поддерживали персонажа, чем только могли; но сейчас что от них зависит? В нынешней ситуации надобны уже не инженерный дар или энциклопедические познания вкупе с научным складом ума – тут помогли бы только связи на высшем уровне, которых у друзей, увы, нет. В аду муниципальных битв персонажа утешает лишь его творение; по пути с одного бюрократического ристалища на другое он заскакивает в церковь к своему инструменту, и под конец это уже становится, как молитва. И очередная пара ц. у., выданная мастерам, несказанно утешает. –

С заднего крыльца дома, не спускаясь в сад, можно проследить, как шар в конце грядки увеличивается со дня на день. Постепенно делается прозрачнее. Сквозь шкурку начинает проступать тёмное, неразличимое содержимое; – персонажу некогда присматриваться. К тому же, он не хочет повторения шока.

Вернувшись с абсолютно последнего сеанса отделки, на котором присутствовал и выразил высочайшее одобрение каким-то чудом, вопреки интригам, обольщённый зам. градоначальника, персонаж, счастливый и уже не такой измученный, как в дни неразберихи, сражений с внезапными трудностями, тяжёлой и грязной работы, утираясь на ходу, прямо в халате и тапках сходит в сад с заднего крыльца и совершает обход, под сигарету. Обнаруживает в конце последней грядки такое, что, постояв пару секунд, бегом возвращается и звонит другу-инженеру.

Тот немедленно приезжает на трамвае; персонаж встречает его в раскрытой калитке.

Вместе, обстоятельно, без спешки они разглядывают шар. Там сидит, скрючившись, фигурка.

«Размером с пятилетнего ребёнка, – замечает друг. – Что будем делать?»

Они решают подождать, не говорить никому, кроме третьего друга-философа, который может дать совет.

...Доходит до того, что этот третий друг, хоть и домосед, вынужден приехать для собственноглазного осмотра шара. Инженер привозит его на трамвае, это долгая поездка через весь город, ведь следующая остановка после дома персонажа – конечная. Теперь уже философ вышагивает меж грядок, коротко и определённо касаясь палкой утоптанной дорожки; замирает перед феноменом на неопределённое время. Да. Это необходимо показать специалисту.

«Ботанику?» – «Нет, врачу.»

Проводив друзей до остановки, персонаж заключает: «Я всё сделаю сам.»

Он упрям, что делать. Пока есть время, совещаются втроём; инженер пересказывает, что удалось, не раскрывая карт, выспросить у знакомых специалистов; но, в общем, сходятся на примитивных средствах: стерилизованном ноже, полотенце и вызове «Скорой». Философ говорит: приготовься к неожиданностям. Если это существо окажется живым, оно может выглядеть чудовищно. И вести себя так же. Выдели комнату, где сможешь держать его под контролем; возможно, оно попробует сбежать. –

Таков итог, лучшего всё равно не выдумаешь, к тому же на днях предстоит великий день торжества: публичная сдача инструмента городу. Незадачливый владелец огорода забывает о его проделках; а там, увенчанный лаврами, опустошённый, он принимается, понемногу, просто жить, хоть это ему пока и странно, и внове, и не вдруг даётся.

В одно прекрасное утро выскакивает на заднее крыльцо и видит оттуда, как шевелится его шар.

...Вскрыв оболочку, в которую изнутри царапались тёмные руки, персонаж обнаруживает Растение.

Обернув огромным полотенцем, уводит по дорожке в дом.

Сажает в комнату. Запирает. Хочет позвонить в «Скорую». Докурив сигарету, решает этого не делать. Заглядывает в дверь: растение скрючилось на топчане, как прежде в шаре. Оно, кажется, дрожит.

Нет, не замёрзло. Тогда что?

Персонаж задаёт глупый вопрос: «Ты кто?»

Ему ещё жутковато смотреть в лицо растению. Но от вопроса с чёрных глаз уходит сизая поволока, и человекоподобное существо отвечает: «Флора.»

Персонаж, сделав над собой усилие, спокойным тоном говорит: «Пойдём кушать.»

За столом видит, что растение дрожит от слабости: пальцы плохо держат предметы. Оно знает, как сидеть на табурете, есть ложкой, в общем, с каждой секундой понятнее, что это обыкновенный человек – смуглая девушка лет этак ..., неизвестного происхождения, но без акцента.

Доев первым, персонаж моет свою посуду, как вдруг раздаётся грохот. Он стремительно оборачивается:

Она глупо стоит над расколовшейся тарелкой. Присаживается на корточки; дрожащими пальцами собирает куски, они плохо слушаются, то и дело выскальзывают обратно. На смуглой коже полно зелёной зернистой слизи.

Подарив гостье в вечное пользование старый купальный халат, персонаж ведёт её в ванную. Говорит: «Здесь можно мыться. Знаешь, что это?» – он показывает на краны. Растение отвечает: «Вода.»

...Короче, выясняется, хотя Флора ничего пока не помнит, что она уже достаточно долго живёт на этом свете. Может назвать своё имя; это было не сообщение свыше, а просто её имя. Получив одежду, замечает: такой майки у меня никогда не было.

Вскоре приходится отвести её “к инквизиторам”, по выражению инженера. Соседи-то всё равно уже донесли.

Там её ставят на учёт и после трёхчасового допроса, так ничего и не выяснив, отпускают на поруки в результате капитального скандала, который им закатили друзья. Но требуют, чтобы она вновь явилась на допрос через два дня; за явку несут ответственность поручители. Пока инквизиция думает связаться с центральными службами – может, где-нибудь в закромах Родины найдутся похожие отпечатки пальцев, фотография и т. д. «Но я помню только свет, больше и меньше, и как вдруг захотелось дышать.»

Инженер ободряет на обратном пути: ничего, мол, вспомнишь, не терзайся, ты же не виновата. Правда не помнишь пока. Не обращай внимания на этих угробищ.

(Философ слегка улыбнулся. Персонаж украдкой стукнул инженера по спине.)

Возникает идея показать ей, постепенно, город. Может, что-нибудь в ландшафте или архитектуре наведёт её на полезные мысли.
Допросы продолжаются, они всё глупей и бесчеловечнее. Психиатрическая экспертиза констатирует полную вменяемость, отчего следователь только сатанеет. Персонаж недоволен. Флора обещает инквизиторам: я сразу приду рассказать вам, как только вспомню. Пожалуйста, дайте передохнуть неделю.

В этот раз друзья уезжают гулять, с горя, подальше. Философ с инженером предлагают пройтись по городскому кладбищу, где похоронены некоторые предки инженера.

Там, заинтересовавшись неизвестно чем, Флора углубляется в территорию так, что персонаж и сам не уверен, найдёт ли дорогу обратно. Она же упрямо стремится в новую, непрестижную часть кладбища. На самом краю, возле покосившегося заборчика, через который виден другой берег реки с раздельно стоящими посреди пустыря домами, она вдруг, оторвавшись от этого вида, оборачивается; стоит перед маленьким, неогороженным серым камнем, и просит у персонажа, словно у своих инквизиторов: «Всё-таки дай побыть снаружи. Не возвращаться.» Он замер, постигая. «Пожалуйста. Я не хочу туда.» Она замолкает, стиснув зубы и отвернувшись.

На камне с грехом пополам процарапано: «Флора Юнге».

Знакомые и соседи скинулись на памятник. Получается, её тут похоронили, а персонаж случайно вырастил у себя на огороде. Когда инквизиция, учредив комиссию, сопоставив показания вспомнившей прошлое Флоры с показаниями жителей её квартала и сотрудников больницы, приходит к выводу, что произошла необъяснимая ошибка – что живую Ф. Юнге приняли за мёртвую, а в могилу (по пьяни!!) зарыли пустой гроб –, то и прикрывает следствие, выправив мученице новые документы взамен сданных в архив. Официальная версия гласит, что персонаж нашёл беспамятную у себя на огороде. Как он сам и заявил сразу.

И это всех устраивает.