Паганини

В стране снов есть парк Паганини. Он рядом с городом средних размеров, откуда по выходным натекают толпы: глазеть на лигурийские растения и птиц, кататься на аттракционах, покупать странную одёжку в двух шатрах зеленоватого стекла. Здесь всё необычно; по цвету и живописной манере похоже на гибрид детских погремушек с цирком-шапито и японскими садами. Только неприятных или резких звуков здесь нет, нежен даже шум толпы в часы наплыва. Посреди парка, террасами на горе, стоит дом, где живёт хозяин. Паганини. Все это знают; ходят, в общем-то, надеясь увидеть его. Но он всегда в маске! Если даже повезёт и ты его повстречаешь, раз в пять лет или в два года, ты не увидишь его лица. Приветливо улыбнётся тебе узкий красный ротик на белой поверхности, глянцевитой, неровной и пустой. Папье-маше.

Он хитрый: знал, что люди будут стремиться сюда из любопытства. Покуда они приходят, платят; каждый камешек на дорожке, каждый флажок на шпиле аттракциона, каждая ветка над фонтаном отсылают к здешней тайне. А если кто-нибудь увидит лицо хозяина, тайна исчезнет. Люди разочаруются. Парк перестанет привлекать их.

Они разлюбят здешние красивые, цветные сны.

Нет уж. Лучшее, что он им позволяет – увидеть вдруг его сына, когда тот, изящный и белокурый, мелькнув сквозь причудливую балюстраду высокого крыльца, спустившись по цветным ступенькам, проходит к боковым воротам в сопровождении слуги, чтобы ехать в школу. Случайные свидетели, застигнутые на миг этим явлением, замирают; в их мыслях проскальзывают белые и серые полоски, близость воды, многоярусная теснота, булыжник и брусчатка, архитектурные шутки намеренные и случайные, люди в чёрном и маленькие красные цветы на грязных стенах. – Кошки дежурят у рыбных лавок, чайки стерегут город с неба, и где-то в горах, на высоте Стальено, с криком проносится садами лимонно-зелёная птица с лентой вместо хвоста.

(Гигантские горы ряд за рядом поднимаются от залива; жёлтые, рыжие, белые и розовые домики глядят из чащи, уцепившись за склон, а наверху, где уже нет жилищ, обитают дикие хранители этой земли: среди тонких наклонных деревьев, оплетённых плющом.)

Это длится миг, слишком мало, чтобы отдать себе в том отчёт. –

Между тем, хозяин парка скрывается лишь днём. Ночью он вылетает на прогулку; устремляется по шоссе вниз, к городу, разглядывает улицы, дома, припозднившихся прохожих. Считает светящиеся витрины в центре, когда пробило полночь, и проверяет каждый фонарь. Ему любопытно. Он доволен, хотя знает, что если столкнётся с человеком слишком близко, может напугать.

Он осторожен, его не поймает никто.

(Где-то сейчас Луна, на диво крупная и чёткая, прошла сквозь тучу; мгновение было видно сияние кружевных краёв и пятно слепой, непроницаемой середины.)

Маленькие ночные путешествия баюкают нестихающую страсть к большим и подлинным, дневным, в здешней судьбе недоступным. Скользя сквозь мрак, он держит город в уме и сочиняет налету маршрут из его составляющих, рисует траектории причудливые, полные перепадов. Глухую тьму пути то и дело прошивает вереница огней.

“Fêugo”, думает летун. Через ночь его мысли достигают места, где огромный ангел крыльями гор охватил, сохраняя, полосу побережья к востоку и к западу от негасимого маяка. – Пора возвращаться.

...Публика, появившись после обеда в пятницу, утекает обратно в воскресенье на закате, и никому из них не придёт в голову (он смеётся), чтò с обратной стороны дома, небывалого, как детский рисунок. Там банановые пальмы и кусты гигантского вереска громоздятся на крутых горках, между которыми неудобные дорожки путаются, свиваются в петли, пропадают, замкнувшись тупиком; но это слева, если стоять спиной к воротам парка – за крыльцом, там, где обрывается стена в потёках синих граммофончиков и бугенвиллий. Что же правее, с той, всегда скрытой стороны?
Удивительные люди. Они так любопытны – и так нелюбопытны при этом.

Там второй вход; веранда. Вход в особые залы на первом этаже: в них живут японские куколки.

Паганини частенько ходит туда любоваться.

Низкая, плоская, широкая веранда. Ступеньки: раз, два, три. Тут пышный куст, там бассейн причудливой формы.

Куколки полуживые. В человеческий рост, изящные, одетые с большим вкусом, но ярко – так, что видно: одевал их ребёнок –, они сидят на резных креслах с узкими, высокими спинками, стоят возле растений перед входом, ждут на корточках перед прозрачной водой.

В жилище куколок Паганини входит без своей маски, которую выбрал когда-то в честь Луны.

Куколки перемещаются сами, но когда хотят. Человеческого терпения не всегда хватает, чтобы выждать; лишь терпеливый лигуриец не раз наблюдал, как они поднимаются в воздух, с тихим звоном, и летят. Они полны нечеловеческой жизни; в них замкнуто изобилие историй, сообщений, напоминаний. Никто не знает, как отомкнуть. Хозяину дома любопытно.

Однажды он говорил с ними, и ему так хорошо удалось, что они рассмеялись нежно и полетели по залу.

Эту часть парка никто не охраняет, и ограды там нет. Люди всё-таки нелюбопытны, – выводит Паганини и возвращается в дом.

Одно можно предположить: за деньги гулять здесь, кататься на аттракционах и покупать игрушки, напоминающие о диковинном месте, люди будут до тех пор, пока хоть один из них не додумается до куколок и не угодит им. Тогда Паганини сам к нему выйдет, будет с ним говорить – может, одобрит его, назовёт другом и закроет парк.